14 июня 1940 года в небе над Финским заливом советскими боевыми самолетами в нейтральном воздушном пространстве сбит финский пассажирский лайнер Ю‑52 («Калева»). Погибли 9 человек, в том числе дипломаты США и Франции.

К середине 30‑х годов число авиапассажиров в Скандинавии выросло настолько, что применение небольших самолетов стало экономически невыгодно. Руководство финской авиакомпании «Aero O/Y» (акционерное общество «Аэро») заказало на предприятиях фирмы «Юнкерс» в Дессау два трехмоторных пассажирских самолета Ju‑52/3m.

Полученный 14 июля 1936 года самолет с серийным № 5494 второй в этом заказе; по прибытии в Финляндию на его борт и консоли нанесен регистрационный код OH‑ALL и название «Kaleva» («Калева»). Трехмоторник, поплавковый, поначалу действовал с гидроаэродрома Катайнока, который находился рядом с Хельсинки. Но затем поплавковое шасси заменили обычным колесным в обтекателях с неубирающимися стойками.

10 ноября 1937 года самолет вылетел в очередной рейс, который едва не стал для него последним. Согласно расписанию, «Юнкерс» следовал из Хельсинки через Турку в Стокгольм. Сделав кратковременную посадку в Турку, самолет в 15.25 снова поднялся в воздух. Едва экипаж закончил набор высоты, как спустя 13 минут после взлета от самолета оторвался центральный двигатель. Резко изменившаяся центровка потребовала мгновенной реакции командира экипажа: не растерявшись в критической обстановке, он приказал пассажирам встать с мест и перейти в переднюю часть салона. Несмотря на принятые меры, пилотам с огромным трудом удалось посадить самолет в Турку.

После ремонта «Юнкерс» эксплуатировался на пассажирских линиях, однако под самый конец «зимней войны» передан ВВС по мобилизации. За месяц военной карьеры он налетал в общей сложности 134 часа, после чего возвращен хозяевам.

Несмотря на сложную международную обстановку, в Скандинавии продолжали открываться новые авиалинии. Одной из них стала трасса Таллин — Хельсинки (Мальми), на которой со 2 апреля 1940 года начали работать такие же Ю‑52 авиакомпании «Эстонские авиалинии». Вскоре к ним присоединились и «Юнкерсы» финской авиакомпании «Аэро».

Утром 14 июня «Калева» выполнил рейс из Стокгольма в Хельсинки с промежуточной посадкой на аэродроме в Турку. После недолгой стоянки на аэродроме Мальми, расположенном под Хельсинки, самолет вылетел в Таллин. До этого командира экипажа по необъяснимой причине сменил шеф‑пилот «Аэро» полковник Бо вон Виллебрандт, который вообще в тот день не намеревался садиться за штурвал.

Вскоре после полудня руководитель полетов Видар Далстрем точно по расписанию дал разрешение на взлет. Сто четыре километра от Мальми до Таллина «Юнкерс» преодолевал за 32—36 минут; большая часть трассы пролегала над водами Финского залива.

В обратный путь из Лагсберга самолет вылетел по расписанию, в 13.54; через 36 минут «Калева» должен приземлиться в Мальми. В экипаж самолета входили пилот Бо вон Виллебрандт и радист Тауно Лаунис. Согласно загрузочной ведомости, в 15‑местном пассажирском салоне летели три сотрудника посольств — американец Генри Антейл, два француза, Поль Лонг и Фредерик Марта, — и немецкие бизнесмены Рудольф Келлен и Фридрих Офферманн, швед Макс Хеттингер и эстонка Унвар Лугу. Таким образом, с учетом членов экипажа на борту «Калевы» находились девять человек. В то же время багаж некоторых пассажиров значительно превышал нормативные 15 кг на человека. Например, Поль Лонг вез с собой 154 кг, Фредерик Марти — 38 кг. Почти столько же, 35 кг, имел при себе Генри Антейл.

Три сотрудника западных посольств с объемистым багажом покидали Эстонию в то время, когда в адрес правительств западных стран от имени Народного комиссариата иностранных дел отправлены требования закрыть свои посольства в Эстонии, Латвии и Литве в связи с вхождением этих стран в состав СССР.

Одна из советских подводных лодок, Щ‑301, — на позиции точно под трассой пролета финского «Юнкерса». Моряки уже получили приказ о начале блокады Эстонии. В нем содержалось задание проверять все суда, покидающие Эстонию, а также всех пассажиров и весь груз на борту. Предполагалось, что эстонское правительство попытается покинуть страну и, возможно, будет находиться на каком‑либо судне. В случае если некое судно не остановится или окажет сопротивление, разрешалось открывать по нему огонь; национальная принадлежность судна не имеет значения. То же относилось и к самолетам.

Утром 14 июня в патрулировании над морем приняли участие самолеты ДБ‑3Т из состава 1‑го минно‑торпедного авиаполка (МТАП) ВВС КБФ. В то время ДБ‑3Т единственный тип современного скоростного самолета в составе ВВС РККА и ВВС ВМФ, который способен действовать практически в каких угодно метеоусловиях и в любое время суток, поскольку оснащен радиополукомпасом РПК‑2.

Дальнейшие события описывает в книге «Над тремя морями» генерал‑лейтенант Петр Хохлов:

«23 июня 1940 года два наших экипажа во главе с командиром авиаполка Ш.Б. Бедзинашвили вылетели в разведку в северо‑западную часть Балтийского моря. Ведомый экипаж возглавлял командир звена капитан М.А. Бабушкин (штурман — лейтенант Константин Виноградов; стрелок‑радист — сержант В.А. Лучников). Ведущий состоял из командира полка, меня и стрелка‑радиста сержанта Казунова.

Пасмурное утро. Моросит дождь. Летим над Финским заливом. Стараемся обходить районы с низкой облачностью и потому часто меняем курс полета. Наконец подходим к Таллину. И тут небо засияло, море заискрилось, открылась прекрасная видимость.

Километрах в трех‑четырех от города я заметил, как с аэродрома Лагсберг взлетел самолет. Он берет курс в сторону Хельсинки.

— На перехват! — отдает распоряжение полковник Бедзинашвили. — Наверняка бесконтрольный, надо завернуть его обратно.

Сближаемся с самолетом Ю‑52 без каких‑либо опознавательных знаков. Я открыл астролюк своей кабины, приподнялся и рукой показал пилоту, чтобы разворачивал машину в сторону аэродрома. Но «Юнкерс» летит прежним курсом да еще увеличивает скорость. Мы дважды пересекли ему курс, подали знаки: «Требуем возвращения!» Неизвестный экипаж игнорировал наши требования.

— Предупредить огнем, — передает командир.

Несколько трассирующих очередей проходят впереди кабины «Юнкерса», но и это не меняет дела. Мы так близко от преследуемого самолета, что видим через его иллюминаторы пассажиров в переполненном салоне, их самодовольные физиономии. Нам показывают кулаки, грозят пистолетами. После этого самолет‑нарушитель был сбит.

Мы сделали все по правилам, по инструкции. И все же возвращались на аэродром с сожалением о случившемся. В рапортах подробно изложили все обстоятельства, однако были нам упреки: дескать, не сумели принудить «Юнкерс» к приземлению. Все стало на свои места, когда в поднятом со дна залива фюзеляже обнаружили не только множество материальных ценностей, но и большое количество документов, составляющих государственную тайну. Теперь нас уже одобряли за решительные действия. А мы к тому же поняли, почему экипаж Ю‑52 отказался подчиняться требованию о возвращении на аэродром: ему бы пришлось расплачиваться за шпионаж».

Хохлов допустил маленькую неточность: «Калева» сбили не 23‑го, а 14 июня. Любопытно, что в финском журнале за 1941 год опубликован рассказ очевидца этого эпизода, переданный Г. Бушманном, руководителем планерного клуба Таллина:

«Один из его пилотов, по имени Орад Манг, служил в то время в армии, на маяке Кери. Он следил с маяка за окружающим пространством и в течение двух недель наблюдал одну или две русские подлодки, находившиеся на авиатрассе почти в середине Финского залива. Четырнадцатого июня он видел приближение „Калева“ со стороны эстонского берега и двух советских СБ‑2, которые подошли с двух сторон к финскому самолету на дистанцию не более 50 м. Их совместный полет продолжался до острова Прингля, и тогда один СБ опустился немного ниже, после чего на другом советском бомбардировщике стрелок поднялся в башню и открыл огонь из пулемета по „Калеву“. „Юнкерс“ пролетел две или три мили, затем огонь открыли снова, но „Калева“ продолжал лететь на высоте 400—500 метров. Стрелявший СБ‑2 спустился ниже, а другой зашел с другой стороны и, находясь у острова Кери, открыл огонь. На „Юнкерсе“ остановился левый двигатель, появился дым, а затем и пламя. Накренившись влево, „Калева“ упал в море…»

Наблюдатель с маяка ошибся в определении типа советского самолета. Он, например, заметил, как «стрелок поднялся в башню». Но в бомбардировщике СБ радист из‑за узости фюзеляжа постоянно сидел в своей огневой точке и подняться в ней мог только открыв верхнюю часть остекления (при условии, что это турель МВ‑3, которая монтировалась на поздних СБ с моторами М‑103). А вот у ДБ‑3 радиооборудование находилось перед пулеметной турелью. Вероятно, радист вначале связался с командованием, а уж затем, получив приказ прервать полет неизвестного самолета, «поднялся в башню».

Кстати, экипаж Щ‑301, находившийся на довольно значительном расстоянии от места инцидента, посчитал, что финский самолет сбит истребителями. Тип атаковавших машин окончательно выяснился только после выхода второго издания книги П.И. Хохлова.

В 14.06 для экипажа и пассажиров «Юнкерса» все кончено, но события в этом квадрате продолжали развиваться, так как неподалеку находились рыболовные суда и, самое главное, в шести милях от места падения финского самолета патрулировала советская подводная лодка Щ‑301. О том, что произошло дальше, можно узнать из рассказа трюмного старшины Бориса Галкина, попавшего в плен к немцам и финнам в 1943 году:

«Экипаж Щ‑301 наблюдал, как русские истребители сбили пассажирский самолет, летевший из Эстонии на север. Он упал в районе маяка Кери. На воде плавали обломки самолета. Вализы, в которых находилась американская дипломатическая почта, и чемодан с французской дипломатической почтой подняли на борт подводной лодки. Также найдены личные документы финского летчика. Только из них экипаж подводной лодки узнал о национальной принадлежности сбитого самолета».

Несмотря на то что до места падения самолета всего шесть миль, Щ‑301 подошла туда только в 14.55. В результате первыми у места катастрофы оказались пять эстонских рыболовецких судов. Позже рыбаки сдали в главное управление эстонской полиции опломбированный мешок дипломатической почты, несколько портфелей, деньги в банковской упаковке, предметы одежды, десять фрагментов самолета, записные книжки пассажиров и обоих членов экипажа, бухгалтерские книги, немецкий паспорт, спасательный жилет и… чей‑то скальп.

Как только связь с «Калева» прекратилась, в КДП аэродрома Мальми позвонил дежурный офицер с базы на острове Сантахамина, где находились финские посты ВНОС. Трубку поднял руководитель полетов Видар Далстрем, который позже вспоминал: «Разговор оказался коротким. У меня спросили, должен ли прилететь на Мальми из Таллина самолет, на что я ответил утвердительно. После этого сообщили, что их посты видели горящий самолет, который упал в море, после чего он предположил, что это наш самолет…» Необходимо отметить, что гибель «Калева» наблюдали также с островов Исокари и Рюсокари.

Вскоре для выяснения обстановки в район падения «Калева» направлен морской разведчик «Блэкберн райпон», однако его экипаж отклонился от курса и ничего не обнаружил. Там же, на Мальми, находилась и финская истребительная эскадрилья LeLv‑24, только недавно получившая новенькие американские «Брюстеры‑239». Вместе с находившимися на вышке КДП аэродрома Мальми руководителем полетов Видаром Далстремом и срочно вызванным генеральным директором авиакомпании «Аэро» Гунаром Столе за обстановкой следили командир LeLv‑24 майор Густав Магнуссон и фельдфебель Илмари Юутилайнен. В книге «Назло красным пилотам» последний пишет:

«Я слушал с Магнуссоном сообщения вылетевшего разведчика, но тот не мог сообщить ничего определенного. Так как я был в тот день в числе дежурных, то мой самолет был в немедленной готовности к взлету. Разочарование от результатов разведки экипажа „Райпона“ вскоре отразилось на лице Магнуссона, и, повернувшись ко мне, он бросил: „Дуй на разведку“.

Согласно рапорту, Юутилайнен стартовал в 14.51, а в 14.55 Щ‑301 подошла к месту падения самолета. «Брюстер» финского пилота летел на высоте 200 м; пройдя маяк Хельсинки, Юутилайнен повернул на юг и, заметив силуэт советской подводной лодки, вскоре оказался рядом с ней. «Похоже, лодка стояла на одном месте, и я подумал, что она заметила катастрофу и подошла к месту происшествия. Я увидел рядом с подлодкой примерно метровые куски фанеры (применялась для отделки Пассажирского салона. — И.М.) и масляное пятно диаметром примерно 75 метров. На корме подлодки был красный флаг. Я кружил на дистанции 50 метров вокруг нее и видел много плававших вокруг подлодки предметов. Затем я пролетел над лодкой, пытаясь рассмотреть, что именно уже находится на палубе. Когда я был уже над субмариной, несколько советских моряков встали к зенитной установке…».

Сделав еще несколько кругов, Юутилайнен заметил и эстонских рыбаков, находившихся поблизости, и еще одну подводную лодку — на юго‑востоке. На обратном пути, немного не долетев до плавучего маяка, финский летчик встретился с парой советских МБР‑2, которые шли со стороны Ханко, а, когда истребитель пронесся над маяком, в поле зрения Юутилайнена попал и разведывательный «Райпон», экипаж которого так ничего и не обнаружил.

Появление финского истребителя, естественно, не осталось незамеченным для экипажа советской подводной лодки. «В то время, когда подводная лодка находилась на месте гибели самолета, — вспоминал Борис Галкин, — показался финский самолет — истребитель или легкий бомбардировщик. Сделав несколько кругов, самолет скрылся. Была дана команда открыть по нему огонь, но из‑за отказа пулемета обстрелять самолет не удалось».

Тем временем поднятые в лодку предметы отправили в сушку, о сбитом финском самолете дали радиограмму в Кронштадт. Финская радиоразведка перехватила это сообщение, но никаких вещественных доказательств ей собрать не удалось. Продолжавшие патрулировать в этом районе советские самолеты и подводные лодки исключали возможность захода в этот квадрат финских судов или гидропланов. На следующий день оставшиеся на поверхности воды обломки самолета подобраны советскими торпедными катерами и доставлены в Кронштадт.

Спустя два дня после происшествия, 16 июня 1940 года, другой Ю‑52 «Эстонских авиалиний» в последний раз прилетел из Хельсинки в Таллин. Впрочем, и этот рейс вполне мог кончиться трагически: вылетев из Мальми в 9.10, «Юнкерс» обстрелян по пути зенитным огнем с подводной лодки.

«Несмотря на то что происшествие с „Калева“ известно в Финляндии, официальные круги этой страны не захотели накалять и без того непростую обстановку, Созданная комиссия сделала вывод, что причина гибели самолета — взрыв, происшедший в фюзеляже, — подводит итог Игорь Копилофф, занимавшийся журналистским расследованием трагедии 1940 года. — Интересен также и тот факт, что ни одна страна, чьи граждане погибли в этой катастрофе, не выразила протеста СССР. Лишь США и Франция прислали официальные запросы, но их стиль, вполне нейтральный, никак не затрагивал достоинства СССР. Военно‑политический расклад был еще далеко не ясен. Великобритания — совсем недавно она не преминула бы использовать этот факт в своих целях — его попросту проигнорировала: у ее правительства в тот момент были проблемы поважнее. Французскому правительству в Виши также было не до этого. Франклин Рузвельт, со своей стороны не без основания считавший что хребет гитлеризму можно сломать только при непосредственном участии России, не хотел ссориться с Дядюшкой Джо из‑за подобной „мелочи“. Такую же позицию, хотя и по другим причинам, занимали Германия, Финляндия и Швеция».

Однако позже катастрофа «Калевы» стала использоваться на Западе для демонстрации варварства Страны Советов, при этом ее вооруженные силы обвинялись в терроризме.