5. Вадим Удманцев – о работе судмедэкспертов после подъема подводной лодки на поверхность

После того как затонувший "Курск" подняли из глубин Баренцева моря и в середине октября 2001 г. поставили в сухой док поселка Росляково, судмедэксперты майор Шамиль Шамшудинов и старший лейтенант Александр Горбунов из судебно-медицинской лаборатории (СМЛ) Североморска, капитаны Сергей Иваненко и Евгений Капустин из СМЛ ЛенВО, входившие в состав следственных групп, ступили на борт подводного крейсера. Руководители Генеральной прокуратуры требовали в максимально короткие сроки обнаружить и извлечь на поверхность тела (или фрагменты тел) 118 погибших моряков, скрупулезно фиксируя окружающую обстановку.

Мало кто поверит в это, однако работа экспертов оказалась сопряжена с риском для жизни. Когда отсеки открыли, там была атмосфера, непригодная для дыхания, - после взрыва и пожара сохранялось повышенное содержание угарного газа. Моментального проветривания, естественно, не произошло, и осмотр поначалу приходилось проводить в специальных защитных костюмах с изолирующими дыхательными устройствами, что существенно сковывало движения. Запас дыхательных веществ ограничивал время каждого захода следственной группы в отсеки 20 минутами.

Передвигались в темноте по осклизлым помещениям, где еще оставалась вода вперемешку с жидкостями, вытекшими из маслопроводов корабля, никогда точно не зная, не обрушится ли вдруг на тебя какой-нибудь предмет, прибор, агрегат и не вонзится ли неожиданно в бок какая-либо железяка. Подчас действия членов следственной группы из-за повышенных мер предосторожности были сравнимы с работой саперов. Поиски тел сопровождались необходимыми следственными действиями - составлением протокола, описаниями места обнаружения, видео- и фотосъемками. Случались и непредвиденные задержки - когда, например, при температуре воздуха до минус 25 градусов по Цельсию и повышенной влажности видеотехника просто отказывала. Кроме того, в первых отсеках люди долго ходили по... взрывчатке: сначала удивились, что это такое желтовато-серое под ногами, потом сообразили, что это "начинка" разрушенных в ходе катастрофы торпед. Впоследствии в справке, подготовленной экспертами, значилось, что на "Курске" обнаружили и собрали не менее 480 кг взрывчатого вещества.

Тела многих моряков были зажаты различными предметами, покореженными переборками, сдвинутыми сейфами, поэтому в состав следственных бригад помимо следователей, судмедэкспертов и офицеров медицинской службы включили и рабочих, которые резали сваркой отдельные металлические конструкции. После этого тела вручную перетаскивали по заваленным отсекам и, опять же, на руках поднимали из холодного железного нутра корабля наверх. Нередко случалось так, что эксперт и следователь в обнимку с трупом карабкались по узким трапам от нескольких десятков минут до нескольких часов, вытаскивая очередного погибшего наружу. В таком напряженном режиме четверо судмедэкспертов, поочередно меняясь, проработали без выходных более 40 суток.

Из 118 погибших моряков подводного крейсера почти сразу же поддавались опознанию в основном по внешним признакам тела 23 человек из 6-9-го отсеков "Курска". Тела же остальных членов экипажа из первых пяти отсеков были частично или полностью разрушены взрывами торпед и требовали либо каких-то отдельных дополнительных исследований либо применения методов медицинской идентификации - то есть комплекса молекулярно-генетических, краниологических, серологических, рентгенографических и прочих экспертиз. Только тогда можно было бы с уверенностью говорить о принадлежности какого-то исследуемого тела или его фрагмента конкретному лицу. Именно поэтому к проведению данных специальных исследований помимо вышеназванных судмедэкспертов Северного флота и ЛенВО были привлечены лучшие специалисты из 111 Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны в Москве, а также Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге: полковник запаса Сергей Зосимов, подполковники Дмитрий Момот и Игорь Толмачев, майор Владимир Ляненко.

К началу февраля 2002 г. оставались неопознанными не более 30 тел, однако судмедэкспертов все время торопили: "Быстрее, быстрее..." - хотя, пока не собраны все останки, все сравнительные материалы, начинать идентификацию во избежание ошибки было никак нельзя. Наконец в начале февраля окончательно собрали и представили судмедэкспертам 187 упаковок с фрагментами тел, которые нужно было распределить на оставшихся, еще не опознанных членов экипажа. В основном на останках не было термических повреждений - как правило, механические: на подлодке рушились тяжелые переборки, сдвигались целые металлические пласты, рассекая людей. Поэтому исследовался каждый объект, в официальную схему заносились все его признаки, изымались материалы для биологов - чтобы определить группу крови, уровни разделения каждой части тела по мягким тканям и костям, затем проверялось соответствие-несоответствие одного фрагмента другому.

Трудностей у судмедэкспертов и на берегу оказалось предостаточно. Работать пришлось не со своей лабораторной базой, а в морге, не приспособленном для столь массового поступления тел. Все члены погибшего экипажа в подавляющем большинстве являлись молодыми людьми, поэтому по костям их различить было достаточно трудно. Главным же образом дело осложнялось тем, что в российских Вооруженных силах никогда не существовало системы стройной медико-биологической регистрации. В частности, в личных делах многих моряков отсутствовали сведения о группе крови или же зубные формулы с указанием формы зубов, числа и месторасположения мостов и коронок. В таких случаях нередко выручала краниофациальная экспертиза - компьютерное совмещение изображений черепов с прижизненными фотоснимками погибших, благо такую уникальную программу специалисты Института космических исследований создали в 1990-х гг.

В полном смысле слова вкалывая - без выходных, лишь с перерывами на сон, - судмедэксперты добились того, что этап идентификационных работ длился всего месяц с небольшим и закончился 15 марта 2002 г. К этому числу судмедэкспертам удалось подготовить к опознанию и идентифицировать 115 погибших моряков, тела еще трех членов экипажа, находившихся в момент взрыва торпед в 1-м отсеке "Курска", обнаружить не удалось.

Путем судебно-медицинских экспертиз также было установлено, что практически у всех 23 членов экипажа "Курска", уцелевших после взрывов торпед и перешедших по приказанию командиров в 9-й кормовой отсек, концентрация карбоксигемоглобина (то есть гемоглобина, связанного с молекулой угарного газа) в крови составляла 90-100%. Это однозначно свидетельствовало о прижизненном отравлении людей угарным газом высокой концентрации и их смерти в течение нескольких секунд. Передние поверхности тел офицеров были сильно обгоревшими, остальные тела не имели вообще никаких признаков воздействия огня - видимо, командиры первыми бросились гасить пламя, однако вскоре все моряки погибли от выделения продуктов горения.

Вывод о времени наступления смерти этих людей судмедэксперты сделали, исходя из уровня гликогена и глюкозы в тканях и жидкостях человеческого организма. Оказывается, в процессе жизнедеятельности глюкоза циркулирует в крови, участвует в различных биохимических реакциях организма, а излишки ее откладываются в основном в печени и частично в мышцах в виде гликогена, где и хранятся до того момента, когда человек перестает потреблять пищу. В случае же угрозы для жизни у любого человека происходит очень быстрый выброс иногда всего гликогена обратно в кровь - такова подсознательная реакция организма на стресс - чтобы бежать куда-то, что-то делать... После скорой утилизации в кровь этот продукт столь же быстро там расходуется: полное истощение запасов гликогена в крови происходит через 4-8 часов. Как показывает судебно-медицинская практика, примерно в такие же сроки наступает смерть от переохлаждения. Проведя соответствующие исследования, судмедэксперты обнаружили, что у каждого моряка, принявшего смерть в 9-м отсеке, печень и мышцы, как и ожидалось, освободились от гликогена полностью, а концентрация глюкозы в крови была в 3-5 раз выше нормы. Приняв во внимание, что первый взрыв торпеды произошел в 11.28, а на одной из записок командира 7-го отсека капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова стояло указание времени ее написания - 15.45, судмедэксперты пришли к выводу, что смерть последних остававшихся в живых членов экипажа "Курска" наступила в промежутке между 15.45 и 19.28.

Кстати, другая записка, написанная уже командиром 8-го отсека капитан-лейтенантом Сергеем Садиленко, если не подтверждала выводы судмедэкспертов, то и никак не противоречила им: "Самочувствие плохое. Ослаблены действием СО... Давление в отсеке 0,6 кг/м2 Кончаются В-64. При выходе на поверхность не выдержим компрессию... Протянем еще не более суток..." Однако не были даны им даже эти сутки, поскольку возник тот локальный пожар...

6. Интервью московского адвоката Бориса Кузнецова после ознакомления последнего с материалами дела о причинах гибели подводной лодки («Независимое военное обозрение»)

-РЕАЛЬНОСТЬ последнего времени такова, что во многих громких делах виновным удавалось уйти от ответа из-за ошибок следствия. Что вы можете сказать о деле подводников "Курска"?

- Cамо по себе расследование было проведено на высоком профессиональном уровне. Но выводы в постановлении о прекращении уголовного дела сделаны неожиданные: когда читаешь - ждешь, что в следующей строчке будет сделан вывод о совершении такими-то преступления, предусмотренного статьей такой-то. Но этого нет. Выводы, с моей точки зрения, не соответствуют обстоятельствам дела. Мне даже показалось, что с определенного момента постановление стал писать кто-то другой.

- Вопрос, который волнует многих - было ли столкновение с иностранной лодкой?

- К сожалению, все было проще и потому - страшнее. Причиной гибели послужила утечка окислителя торпедного топлива - пироксида водорода, который воспламеняется на открытом воздухе. Почему произошла утечка - конкретный ответ получить уже невозможно. Выясняется, что торпеда хранилась, эксплуатировалась ненадлежащим образом. У целого ряда комплектующих истек срок годности.

По технологии обслуживания эта торпеда резко отличается от всех других. У нее принципиально иной двигатель. Основной компонент топлива - керосин, в соединении с окислителем он дает очень высокую температуру. У этой торпеды огромная дальность стрельбы - порядка 80 км, высокая скорость. Такая торпеда была и в Великобритании, но она у них рванула - с человеческими жертвами - еще в 50-х гг., и ее сняли с вооружения. Мы никаких выводов из той трагедии не сделали.

Система контрольно-измерительных приборов измеряет давление окислителя, но моряки "Курска" не могли толком ее подключить - пришлось звать офицера с другой лодки. В свое время экипаж обучали, как работать с этой торпедой, но наспех - в сокращенные вдвое сроки, которые не позволили освоить ее надлежащим образом. В связи с неготовностью моряков к учениям эту лодку не должны были выпускать в море.

Взрыв произошел в 11.30 12 августа. В это же время на "Петре Великом", где находился командующий флотом, ощутили мощный гидравлический удар. Акустик доложил на мостик, что в таком-то направлении - пеленг 96 градусов - зафиксированы вспышка и взрыв. Что в этой ситуации должен был сделать руководитель учений? Вероятно, взять карту, произвести несложный расчет и убедиться, что это то место, где "Курск" входит в район учений. Согласитесь, что когда дома пахнет дымом, это настораживает.

Призыв не отчаиваться, заключающий записку Колесникова, звучит завещанием всем живущим.

- А командование?

- Оно на это не отреагировало. "Курск" стрельбу не произвел. Реакции никакой. "Курск" не вышел на связь. Полное безразличие. И только в 23.30 корабль объявили аварийным. Как только о взрыве, зафиксированном акустиками, сообщили руководителю поисково-спасательных работ вице-адмиралу Бояркину, он проложил пеленг и нашел лодку - за каких-то четыре часа.

- Почему высшие командиры так себя повели? Они были деморализованы, поддались панике? Казалось бы, они заинтересованы в том, чтобы спасти хотя бы часть людей?

- Трудно утверждать с уверенностью, но думаю, что они проявили банальную небрежность - не предвидели наступление последствий, хотя при необходимой предусмотрительности должны были и могли их предвидеть. У них не укладывалось в голове, что "Курск" может погибнуть - ведь это пять крейсеров "Аврора", лодка длиной больше 150 м и высотой в шестиэтажный дом.

До начала учений поступила телеграмма начальника штаба ВМФ Кравченко с требованием о включении в ордер учений спасательных судов. А капитан самого крупного спасательного судна - где находились спасательные аппараты - даже не знал об учениях.

Разгильдяйство преследовало пострадавших постоянно - рано утром 14 августа аппарат "АС-34" не смог осуществить посадку на комингс-площадку в связи с низкой плотностью электролита в аккумуляторе.

А вечером волнение моря усилилось и работать аппараты не смогли.

То, что люди жили в девятом отсеке очень долго, совершенно очевидно. Имеются три записки, из которых видно, что люди совершенно адекватно оценивали ситуацию. Кроме того, стуки продолжались еще 14 августа. По ним проведена фоноскопическая экспертиза, позволившая сделать вывод, что стучали металлом о металл, что стучали с подводной лодки, и отдельные стуки идентифицируются как сигналы SOS.

Сдержанный четкий почерк героев "Курска "лишает почвы утверждение властей о том,что взрыв поверг моряков в панику (записка офицера Садиленко написана на листке с выходными сведениями какой то книги).
Фото из материалов уголовного дела.

- Почему же погибли люди?

- Следствие сделало вывод, что люди в 9-м отсеке погибли от угарного газа. Хотя его смертельная доза в крови составляет 60%, а у некоторых моряков этот показатель не превышал 40%. Смерть последовала в результате пожара в 9-м отсеке, который возник вследствие подтопления и попадания воды на патроны для регенерации воздуха: в их составе содержится калий, воспламеняющийся при соприкосновении с водой. Когда затопило лодку, когда возник пожар - это выяснить не удалось.

- А нельзя ли с точки зрения законов гидравлики установить, как быстро 9-й отсек мог быть затоплен? Если известен диаметр трубы, можно ведь посчитать, как быстро объем заполнился водой?

- К сожалению, в процессе резки технологических отверстий были нарушены все магистрали, а именно через них поступала вода. Кроме того, лодку продержали всю зиму на морозе: то, что не было вырезано, - полопалось. Эксперты разводят руками. Но для меня ясно, что прекращение стуков связано с пожаром, то есть он возник 14 августа. Больше стуков не было.

Перед экспертами был поставлен вопрос о времени смерти, и главный судмедэксперт Министерства обороны Калкутин дал заключение о том, что смерть подводников последовала в течение первых 8 часов после взрыва.

- Откуда такая цифра?

- Калкутин строит расчеты на изменении количества гликогена в печени и мышцах, которое вызывается стрессом, и думает, что стресс был спровоцирован взрывом на борту. Допустим, что динамика показывает, что с начала стресса до момента смерти прошло 8 часов. Но взрыв ли причина стресса? Понижение давления, повышение температуры - это стресс, пожар это тоже стресс. Потом они поняли, что их наверху не ждут - вот где стресс. Наслоение этих факторов не позволяет согласиться с экспертом.

Я также поставил вопрос о психолингвистической экспертизе. Из записок не видно, что в момент их написания - 12 августа - стресс сильно сказывался на поведении личного состава. В них нет никакой паники.

- Начнем с того, что в панике записок не пишут?

- Верно. Кроме того, посмотрите - ровный, четкий, ясный почерк. Никакого малодушия. Конечно, это писали герои. Но очевидно, что взрыв оказал на них совсем не такое влияние, которое дало бы основания для выводов эксперта Калкутина.

Эксперта подводит ошибочный выбор точки отсчета. Произошла авария 12-го числа, которая на тех, кто находился в 9-м отсеке, влияния не оказала. Не было травм. Стресс, конечно, был, но он не приводит к смерти, тем более таких сильных людей, которые оказались на лодке.

Предположим, что в 12 часов началась драка, и в час дня кого-то ударили ножом. Он еще живет, двигается, пишет записки, потом умирает. Скажите, что может интересовать следствие и эксперта? Может ли его интересовать, сколько прожил человек с момента начала драки?

- Если причинен тяжкий вред здоровью, наверное, требуется установить причинную связь?

- Да, но связь с ножевым ранением, а не с началом драки! Важно, сколько он жил после ранения. А в нашем деле эксперты начинают отсчет после взрыва, который непосредственной причиной гибели моряков в 9-м отсеке не являлся.

Экспертиза проведена абсолютно некорректно. Говорят: "с одной стороны, были стуки, а с другой - есть экспертиза. Спасение людей было невозможно, потому что они умерли до объявления лодки аварийной". Итак, взрыв был в 11.30, 8 часов истекло в 19.30, а лодку объявили аварийной в 23.30. Поэтому следствие рассуждает: может быть, и есть вина командования - они там пишут, что бездарно проведена спасательная операция, - но она не находится в причинной связи со смертью, потому что моряки были уже мертвы.

- Как же это соотносится с сигналами, которые подавали подводники?

- Их не отрицают, да и как бы они отрицали - есть же вахтенные журналы! Но вывод сделан такой, что стуки производили неизвестные лица из подводной части надводных кораблей. Но, во-первых, надо указать, кто стучал - все корабли ведь на месте. Какой моряк станет подавать сигналы SOS для собственного удовольствия, тем более когда под ногами гибнут товарищи? Но дело даже не в этом - экспертиза однозначно говорит, что стуки исходили из подводной лодки.

- На чем основана такая уверенность?

- Любые звуки имеют еще и фон. На надводном корабле фон - это жизнедеятельность самого корабля: работают котлы, машины, люди. А здесь фон - только журчание воды (акустик выразился - хлюпанье) и шипение воздуха.

- Если у следствия нет желания это учитывать, можно ли его заставить - я имею в виду, конечно, правовые средства.

- Я подал жалобу на постановление о прекращении уголовного дела, в которой просил возобновить предварительное следствие. Через 50 минут средства массовой информации раструбили, что моя жалоба - а это толстенная папка! - изучена и отклонена. Возник вопрос: что делать дальше? Совершенно ясно, что подавать жалобу в военный суд крайне нежелательно. Поэтому весьма удачно, что эксперты Министерства обороны сочли необходимым провести пресс-конференцию, на которой не пожалели для меня помоев - я некомпетентен, ничего не понимаю - и вдобавок бросили мне обвинение в том, что я создаю себе имидж.

- Такие обвинения не редкость, когда адвокат противостоит государству...

- И они дают веское основание для иска о защите чести и достоинства. Я некомпетентен - в чем? Я передергиваю факты - докажите. Один иск подан в Останкинский суд - по Пиманову, программа "Человек и закон" - и заместителю главного военного прокурора Пономаренко. Второй - в Пресненский суд - по экспертам Министерства обороны.

- Суд общей юрисдикции, по вашему мнению, объективнее военного?

- Дело не в том, что я плохо отношусь к военному суду - зачастую он лучше, чем гражданский, менее коррумпированный, там люди глубже разбираются в делах и работают профессиональнее. Но я не боюсь обращаться в гражданский суд, потому что бремя доказывания при моем иске лежит на ответчике - мне надо доказать только, что такие сведения распространены и порочат мои честь и достоинство. И здесь все будет зависеть от того, смогут ли они доказать соответствие действительности своих высказываний - конечно, они не смогут, потому что это невозможно.

- Почему подводники не пытались выйти?

- По-видимому, они были обессилены - лейтмотив записок: "будем пытаться всплывать, но вряд ли выдержим декомпрессию". Они готовились к выходу - 19 человек имели снаряжение. Но в таких случаях очень важен контакт со спасателями. А контакта не было. На них просто не обратили внимания. Точно такое же безразличие мы наблюдаем и сейчас.

- Военная прокуратура оказалась не на высоте?

- Было бы несправедливо говорить о ней плохо - главный военный прокурор Александр Савенков не чинил мне препятствий; впервые по такому делу родственники признаны потерпевшими, им дали возможность ознакомиться с делом, где есть и секретные материалы. Это заслуга главного военного прокурора. Но его возможности ограниченны - решение было, как принято сейчас выражаться, политическим. Поэтому даже если дело дойдет до суда, виновные получат, как сейчас принято, 10 лет условно.

Даже после смерти моряков преследует несправедливость - 40% средств, собранных в помощь их родным, использованы не по назначению. Между тем, использование пожертвованного имущества не в соответствии с назначением дает пожертвователю право требовать отмены пожертвования. Я сам внес в пользу потерпевших посильную сумму, которая была бы неплохим подспорьем для 118 семей погибших, и в этой части у меня возникает право требования к распорядителям фонда "Курска". И мне ничего не остается, как воспользоваться им, чтобы деньги попали тем, кто имеет на них право.

- Оправданны ли те силы, которые вы тратите, если шансы на обвинительный приговор ничтожно малы?

- Мы делаем это для будущего. Пусть виновные посмеиваются над тем, что все сходит им с рук. Так будет продолжаться не всегда, если общество сделает из происшествия свои выводы.

Как написал в своей записке капитан-лейтенант Колесников - отчаиваться не надо. Это не та часть, где он обращается к родственникам. И не себя он подбадривал - это, по-видимому, был несгибаемый человек при всей своей детской внешности. Он, как выражаются юристы, говорил с неопределенным кругом лиц, иначе сказать, с обществом.

Вы, наверное, обратили внимание, что одна из записок - самая короткая - содержит всего несколько слов. Моряк ничего в ней не пишет о температуре и давлении. Он говорит лишь: "Мы делали все по инструкции" - и от командования, по-видимому, ожидал того же: уставы, если их исполнять, полностью исключают подобный абсурд. Скрытый смысл записки понятен: военный человек не станет упрекать командира: "Я погибаю из-за твоей глупости и лени". Но он может констатировать: "Я сделал все, что мог". Вы можете возразить, что это сказано для самого себя - для человека долга это действительно много значит, это вселяет мир в его душу, но раз моряк, умирая, счел нужным это записать, значит, он хотел, чтобы все это знали: экипаж ждал положенного по инструкции спасения, в котором было отказано. Загружать служебную переписку проклятиями он не стал, но тем более грозно звучит невысказанное. Немое обвинение самое тяжкое, прокуратура бессильна его отклонить, и самые большие звезды на погонах, стулья с самой высокой спинкой от него не спасают. А неопровергнутое обвинение общество - так уж заведено - воспринимает как приговор.